Проба сил - Страница 80

Больно… господи, как же больно, когда из тебя заживо вытягивают душу… а еще – холодно. Ужасно. Кажется, что лежишь на ледяной плите и не знаешь, как от нее закрыться. Ни плаща у меня с собой, ни одеяла. Даже маска, разрубленная острым когтем… достал-таки тот хартар… давно лежит на земле. Светлые волосы больше не вьются – отяжелели под брызжущей со всех сторон черной крови. Лица, наверное, тоже не видно – я ведь от нее даже увернуться не могу. А трава липкая. И тоже – мокрая до отвращения. Да еще воняет так, что…

Сглотнув соленые слезы, я поднялась на дрожащей руке, помогая себе другим локтем, чтобы не опираться на сломанное запястье, и чуть подтянулась вперед.

Шаг.

Почти дошла.

Но больно… мне снова больно. И плита сверху уже не давит – буквально вминает в землю, заставляя ее забиваться в ноздри, заставляя дышать этой вонью. От нее просто свет меркнет в глазах, а единственное, что остается неизменным – это холод. Лютый холод близкой смерти. И дикая тяжесть, от которой хрустят ребра, плющатся кости, давятся внутренности и едва не лопается голова.

Я с трудом протянула руку, дотронувшись до истощающего холод камня, и, царапая его ногтями, подтянулась еще.

Ну же.

Еще немного.

Совсем чуть-чуть!

– Гайдэ!! – как сквозь плотный слой ваты, донеслось до меня хриплое. – Гайдэ, не спи!! Нельзя!! Печать забирает твои силы!! Борись!! Иначе она тебя убьет!!

– Я знаю, – шепнула я непослушными губами, подтянувшись еще на миллиметр. Потом с трудом дотащила свинцовые ноги и, отдышавшись, посмотрела назад.

Боже. Лучше бы мне не смотреть: из леса на моих побледневших и явно растративших кучу сил Теней накатывалось уже что-то такое, чему у меня просто не было определения. Видела только, что огромное. Чувствовала, что давно мертвое. Ощущала, что злое и голодное, но что… наверное, в человеческом языке ЭТОМУ нет обозначения. Не должно ТАКОЕ быть среди живых. И не место ЕМУ в этом светлом мире.

– Нет, – прошептала я неслышно, устало поднимая руки и цепляясь за выемки на ледяном камне. – Не место…

Не знаю, сколько времени я поднималась под целым дождем из черных брызг и под неистовый рев неизвестных мне Тварей. Даже не помню, как именно это делала – кажется, я несколько раз теряла сознание, а может, даже и падала. Не могу ничего сказать. В памяти остались лишь редкие обрывки, наполненные болью, кровью, слабым стуком собственного замирающего сердца. И яростным криком падающих с небес, изуродованных до неузнаваемости гарпий, говорящих о том, что мой преданный демон по-прежнему жив. По-прежнему сражается где-то там. И по-прежнему из последних сил борется за меня.

Так, как должна бороться за него я.

Всхлипнув от дикого усилия, я все-таки приподнялась еще на чуть-чуть и буквально рухнула на край валуна, повиснув на нем, как мокрая тряпка. Царапнув ногтями мертвенно черную поверхность, попыталась залезть выше, но не смогла – ноги не держали. Я их уже даже не чувствовала – видимо, отнялись, но это, может, и к лучшему, иначе я бы точно взобралась целиком, а потом распласталась бы по леденящей кровь поверхности, как добровольная жертва на языческом алтаре.

Но не вышло. Не получилось. Я залезла на него только наполовину и, будучи не в силах даже шелохнуться, заворожено уставилась на пляшущий перед самым носом, тонкий, чуть больше человеческого волоса стержень. Тот самый, серый, как туманная мгла, и такое же невыразительный, как топкая трясина.

Однако что странно – чем дольше я на него смотрела, силясь разобрать тончайшие, туго переплетенные друг с другом волоски, скрученные и как будто вышедшие из-под веретена искусной мастерицы, тем больше они для меня становились. И тем отчетливее в них начинали просматриваться отдельные связки, пучки, целые канаты, которыми этот столб… нет, уже не столб, а целая колонна… держался на истощающем мертвый холод камне и которым упирался в самые небеса, связав их с мертвой землей какой-то противоестественной связью.

Я не могла даже пошевелиться, чтобы дотронуться или хотя бы сдвинуть его на волосок. Я ничего не могла, кроме того, чтобы просто лежать неподвижной колодой, тупо смотреть перед собой и постепенно начать различать в бешеном круговороте внезапно оживших нитей какое-то смутное движение. А потом и не движение вовсе – настоящий водоворот каких-то теней, смазанных силуэтов, белых, как снег, но давно уже мертвых лиц. Когда-то красивых, правильных, а сейчас – неестественно вытянутых, искаженных безумной мукой, невыразимым страданием, бесконечно умирающих, но никак не способных умереть.

Не люди… да, кажется, это не люди. И, кажется, давно уже не живые. Но и не мертвые тоже. Что-то среднее. Что-то промежуточное. Что-то застывшее в вечной пустоте, страдающее, но не способное отпустить этот жуткий стержень, намотавший их на себя, как траву на колесо. Они крутились и крутились передо мной, с каждым разом мелькая все быстрее. Крутились так быстро, что я никак не могла понять, кого же они мне напоминают. Но потом случайно взглянула на свою руку и все-таки вспомнила: эаров. Только у них такая белая, как посыпанная мукой, кожа. И только у них бывают такие огромные, блестящие, совсем нечеловеческие глаза.

Но как? И почему они тут оказались? Почему мне все время кажется, что они бесконечно мучаются, подвешенные тут между небом и землей?

Да это же души! – внезапно осенило меня, заставив приподняться на здоровом локте. – Чужие души, вырванные насильно и намертво привязанные к этому месту. Наверное, принесенные в жертву, замученные, притянутые к камню, как к алтарю, но никак не способные умереть. Не способные на покой. И обреченные вечно висеть в пустоте между двумя мирами, питая создателя этого чудовищного жертвенника своей неиссякаемой энергией – еще не смерти, но уже и не жизни. Наверное, самая лакомая пища для жадного до чужого горя некроманта.